вот так я готовлюсь к экзамену

[tiredness]

Кхм, не знаю, нужно ли это еще, но.
Исполнение 40 пункта из этого флэшмоба.

Т.к. попросили переписать на хэ, то сразу два отступления от основного текста:
1. сепсиса не было.
2. гангрены тоже не было.

Сознание возвращалось постепенно, мягко, словно проступало через тяжелую толщу воды.

Аомине попытался пошевелить руками. Левую кольнуло изнутри чуть ниже сгиба локтя. Аомине согнул и разогнул пальцы - с трудом, словно они одеревенели от долгой неподвижности, пощупал какую-то прищепку на указательном пальце, провел по тонкой резиновой трубке. Гибкая, длинная. Капельница.

Аомине хотелось бежать. Чувствовать текущий по шее пот, ветер, хлещущий по лицу, чувствовать, как работают и напрягаются мышцы во всем теле. Никогда еще ощущение собственного тела не были настолько невероятными. Пусть и больного, разбитого.

Медленно, как накатывающаяся на берег приливная волна, появлялись звуки. Первый - размеренное механическое пиканье. Чуть вдали - быстрые шаги и приглушенные голоса. Аомине прислушался. Не японский.

Непривычные запахи. Тяжелый, неприятный - спирта. И еще один - сладкий, немного острый. Апельсины? Нет, наверное, чудится.

Аомине приоткрыл глаза и тихо застонал. Яркий свет резанул по глазам, острой пульсирующей болью отозвался внутри черепа.

Аомине глубоко вздохнул, закрыл глаза, выдохнул, поморщился от тяжелой, тупой боли в груди.

– А я уж боялся, что ты не очнешься, Спящая Красавица.

Запаха апельсинов стал сильнее, окутал с ног до головы, забиваясь в ноздри. Аомине улыбнулся, повернулся на голос.

Кагами сидел на соседней койке, свесив босые ноги, и чистил апельсин. Немного растрепанный и заспанный, в смешной больничной пижаме в горошек.

Кагами поддел ногтем ярко-оранжевую кожицу, ловко счистил и, стараясь не брызгать на себя, начал разделять апельсин на дольки.

Аомине смотрел на свернутую кожуру, на длинные пальцы Кагами, на его лицо. Даже отсюда было видно, как заострились скулы, линия челюсти, и болталась на теле одежда.

Хотя больничные тряпки всегда висят на пациентах как на вешалках.А потерянное Кагами наест, можно даже не сомневаться.

– Ты чего такой довольный? – Он оторвался от апельсина, машинально встряхнул влажные пальцы.

Аомине покачал головой, охнул от боли.

– Рад, что ты живой, Кагами.

Кагами поднял глаза, широко улыбнулся.

– Я тоже рад, что ты выжил, Аомине.

– Благодаря тебе. Я помню, как ты тащил меня на себе, – Аомине облизнул губы. – Я этого никогда не забуду.

– Да любой на моем месте поступил бы так же.

– Нет, не любой. Молчи, дай сказать спасибо нормально. Я тебе вроде как жизнью обязан.

Кагами сунул две дольки в рот.

– Как ты себя чувствуешь-то?

Аомине неопределенно повел плечом.

– Голова болит, тело как мешок с дерьмом, тошнит, еще у меня сломана рука. А так, в общем-то, отлично.

– Аомине так и остался Аомине.

– Эй, я имею право пожаловаться. – Аомине проводил глазами дольку, сглотнул вязкую, горькую слюну. Он только сейчас понял, насколько хочет есть. – Слушай, поделись...

– Я как будто прожил еще одну жизнь за этот месяц, – прошептал Кагами. Желтый сок тек по его пальцам, капал на пол, пачкал штаны. – Я когда очнулся, только и мог думать о том, что чудом не сдох там, где-нибудь под снегом. Грудь болела, говорить едва мог, перед глазами все качалось, а я никогда еще не чувствовал себя настолько живым, понимаешь?

Аомине смотрел в стену, щурясь от света ламп, сжимал и разжимал пальцы рук, шевелил пальцами на ногах. И медленно дышал.

–Да, понимаю.