meh
Долго не писать - плохо. Очень плохо, не надо так.
Но.
Под катом - плод того самого длительного пинания хуйцов. И там все очень плохо.
И да - ай нид бета.
TES, 1539 слова, дженДракон умер быстро. Качнулась тяжелая голова, опали кожистые крылья, и огромная туша рухнула в грязь, обрызгав Домара.
– Проклятая тварь, – проворчал стражник, стягивая заляпанный шлем.
– Он... мертв? Действительно мертв?
Домар пожал плечами.
Ветер трепал натянутую кожу, словно парус корабля, стоящего на приколе в порту Солитьюда. Белые паруса, серо-зеленые крылья странно похожи – одинаково недолговечные здесь, на Севере. Скайрим – сонный и равнодушный край. Замерзшие до смерти путники, сбившиеся с пути в горах, павшие в случайной стычке с мятежниками солдаты Легиона – ему все едино. Год за годом Скайрим будет укутывать тело в снег, до тех пор, пока не похоронит в белом плену окончательно. И через десятки лет равнина вокруг Вайтрана с таким же безразличием поглотит скелет одного из детей Акатоша. Если конечно, его не растащат ушлые торговцы и местные.
Домар смахнул дождевые капли со лба и, оскальзываясь на раскисшей от дождя земле, пошел к дракону. Меч не убирал. Айрилет медленно и осторожно, словно кошка в засаде, заходила сбоку. Хорошо, что боги послали ему в эту битву хускарла и ее ребят. Древняя тварь была неожиданно быстрой для своего размера.
Но дракон совершенно точно был мертв. Его огромные, с кулак орка глаза, блестели как драгоценные камни. Домар даже задумался, сколько за них сможет дать тот музейщик из Виндхельма. Покрыть прозрачной смолой – вот и готов экспонат.
Айрилет уже раздавала приказы стражникам, перекрикивая стоны раненных. Домар глубоко вдохнул. Тяжелые запахи – железа, обожженной плоти и раскисшей земли – успокаивали кипящую кровь, возвращая ясное сознание. Он выжил, и через несколько часов уже будет сидеть около очага с пузатой бутылкой меда, чистый и сытый. Балгруф, а вскоре и другие ярлы будут знать, что драконов можно убить. Древние плюющиеся огнем ящеры – никакие не провозвестники конца времен. Не могут существа, пророчащие смерть мироздания, подыхать как обычные люди.
Домар вздрогнул от неожиданно близкого раската грома.
И только сейчас понял, что до сих пор крепко сжимал рукоять меча. И колени его дрожали не от усталости.
Огромные, с кулак орка глаза смотрели на него. Клыкастая пасть раскрылась в издевательской улыбке. Он видел, точно видел, как в краткой вспышке молнии дернулись вертикальные зрачки.
– Помогите ему, идиоты!
Айрилет. Айрилет кричала.
Домар видел свет. Яркий до боли в мозгу свет затопил весь мир, и что-то горячее, жгучее, металось внутри. Что-то живое въедалось под кожу, рвалось из груди, давило на кости, ломало и выкручивало суставы. Домар хотел выть, но не мог даже хрипеть. Дракон растерзал его, разорвал горло и вспорол живот, и сейчас, он, наверное, умирает в луже собственной крови. Скорее бы, скорее...
Чьи-то руки подхватили, перевернули на спину. Айрилет. Верная, сильная. Она что-то говорила – Домар видел, как шевелились губы, но слышал другое.
Мертвый дракон шептал ему в шуме дождя. Злые слова на древнем языке.
Древние нордские легенды о могучих драконоборцах – старые глупые сказки. Драконы не умирают.
Высоко в небе сверкали молнии, лицо Айрилет в их свете походило на суровые каменные лики статуй богов в храмах. Такие же холодные и неживые, далекие от людских проблем.
Последнее, что запомнил Домар, перед тем как тьма поглотила его – широко раскрытые ярко-красные глаза Айрилет. Красивые как рубины.
Домар стянул перчатку, опустился на колени перед останками Салокнира. Теплые. Кости все еще хранили в себе остатки жара, бурлившего где-то внутри дракона при жизни. Домар застонал, привалившись щекой к огромному черепу. Драконьи души такие же горячие, как огонь, выходящий из их пастей, и этот жар – не для человека. Все это – не для него. Слишком страшно, слишком тяжело. Слишком оно чужое. Пусть отправляется в Этериус, Обливион, хоть в саму Пустоту Ситиса, куда угодно, но только не внутрь него. Домар смахнул пот, катящийся по лбу.
– Довакин?
– Помоги мне, – прошептал он, разлепив веки.
Солнце резануло по глазам яркими лучами. Темный силуэт Дельфины расплывался и дрожал, будто в пламени костра.
– Помоги мне. Я не могу встать.
Дельфина еще пару секунд удивленно смотрела на Домара, а потом, будто спохватившись, осторожно подняла на ноги, перекинув его руку через плечо. В ушах звенело так громко, что Домар едва слышал ее. Кровь. Дракон. Целитель.
– Постой, – Домар легонько похлопал Дельфину по спине,– мне надо отдышаться. Нет, не уходи, держи меня.
Домар уперся лбом в чужое плечо и медленно вдыхал и выдыхал. Дельфина замерла, абсолютно неподвижная, словно под действием заклинания паралича – ни дать ни взять Клинок, стерегущий покой Императора. От нее крепко пахло потом и вареной кожей, и едва уловимо – медом, кислым молоком и пряными травами. Уютные безопасные запахи, напоминающие каждому норду о доме. В памяти всплыли покрытая еще нежными светлыми волосками щека младшего брата, сушеные веточки можжевельника над очагом, собранные матерью, мягкие и белые как первый снег руки соседской девушки. Где он теперь, его дом? Знакомое с детства название крутилось на языке, но выскальзывало, как юркая рыбка из пальцев. Стоит ли там до сих пор небольшая, насквозь пропахшая топленым жиром таверна? Или ее, как и все в Хелгене, сжег дракон? А может, и не было его никогда, его дома, а воспоминания – морок, насланный лордом даэдра?
– Тяжело это для человека, да? – усмехнулся Домар, оттолкнувшись от Дельфины. За короткий миг он успел почувствовать, что мышцы под легким доспехом были крепки как у мужчины. Интересные люди служат в Клинках.
– Довакин?
Домар смотрел в пустые глазницы огромного драконьего черепа. Салокнир яростно метался внутри него. Огромный зверь в крошечной клетке.
– Убивать драконов. Эта задачка нам не по зубам. Идем, мне надо поесть и выспаться.
На горе свистела вьюга, под ногами хрустел снег и наст, а пару раз из-за угла с треском вылетало ледяное приведение. Но там не было людей, редкие пилигримы не доходили даже до середины подъема.
Домар любил Глотку Мира за то, что она была отдельным миром.
Один старик как-то сказал ему, что Глотка Мира – живая. Она действительно жила – дышала порывами пронизывающего ветра, ворочалась, сбрасывая с себя толстые шапки снега. Даже плакала – в особо жаркие летние дни снег у подножья таял и сбегал к реке юркими ручейками. Настроение горы, что у юной девушки – сменялось часто и непредсказуемо.
Сегодня гора была добра. Домар по привычке провел ладонью по гладкому камню Стены Слов. Отсюда, с самой макушки, казалось, действительно можно увидеть весь мир. Где-то на западе высились хребты Хай-Рока и плелись по горячим пескам караваны редгардов. Если посмотреть на юг, то в облаках нет-нет, да мелькнет Бело-Золотая, и едва ощутимой сладостью на корне языка осядет лунный сахар. То серое пятно на востоке – пепел разоренного Морровинда. А война, ненависть и ложь, въевшиеся в землю Тамриэля, словно ржавчина в металл, оставались где-то далеко внизу.
– Ты часто приходишь, Довакин.
Позади зашуршали перепончатые крылья, в спину дохнуло жаром.
– Мне нравится вид, – со смешком ответил Домар, но помедлив, добавил, – тут тихо. Нет людей. Так легче. Внутри будто все разрывается на части, а шум городов делает еще больнее.
– Тяжесть отнятых душ непомерна для смертного,– Партурнакс дышал шумно, будто раздувались кузнечные меха. – Мне жаль, что ты не погиб в схватке с Алдуином.
– Мне тоже жаль.
Дельфина немного рассеяно улыбалась, сжимая двумя руками кружку меда. В общей комнате Спящего Великана было людно – жители деревушки пришли выпить после захода солнца. У стойки трактирщика горланил песни странствующий бард, а Карлотта и пара других девушек хлопали ему в такт. Уютно потрескивал очаг, кто-то громко надсадно смеялся. Таверна и Ривервуд жили привычной жизнью.
– Не знаю, – Домар потыкал ножом еще дымящуюся оленину, – может, куплю где-нибудь домик. Чтоб с огородом и загоном для скотины. Подальше от проблем и ярловых дворцов. И проблем ярловых дворцов.
– Правитель любого холда будет рад такому соседству. Но я думала, что ты осядешь в Вайтране. Как-никак, а Балгруф...
– Нет. В Вайтране вас слишком много.
Дельфина вопросительно приподняла брови, и Домар мысленно дал себе затрещину.
– Кого много, Довакин?
– Людей.
Домар отрезал кусок и отправил в рот.
– Довакин. В последнее время ты часто... говоришь и делаешь странные вещи. Я понимаю, с тобой произошло то, о чем обычные люди читают лишь в легендах, бой с Пожирателем Мира был страшен и долог, но сами Боги помогли тебе в тот момент. Ты говорил с мертвыми и ходишь по миру живых, ты спас всех нас. Пора полностью вернуться из Совнгарда.
– Понимаешь? Ты? – Домар отшвырнул нож, но никто из посетителей не обратил внимания – бард как раз начал «Рагнар Рыжий» под гром аплодисментов и улюлюканье. – По какому праву ты заделалась утешающей жрицей Мары? Что ты знаешь о том, каково быть мной?
– Довакин, я...
– Рассказать тебе, что я чувствую? С самого начала, с первого проклятого убитого дракона? Боль. Все эти души во мне, Дельфина, буквально внутри моих костей, в крови, в мясе. Они меня ненавидят и рвут на части. Тебе когда-нибудь совали под грудину раскаленный добела кусок железа? Это я чувствую, когда поглощаю очередную. Они – не сгусток энергии, Дельфина. Души драконов разумны, они говорят со мной. Кричат, проклинают и шепчут по ночам. А Боги... Боги жестоки, моя дорогая Клинок. Ибо будь у них хоть капля милосердия, я бы истек кровью и умер в схватке с Алдуином.
Домар вышел из таверны, когда бард затянул «Песнь о Довакине».
Но.
Под катом - плод того самого длительного пинания хуйцов. И там все очень плохо.
И да - ай нид бета.
TES, 1539 слова, дженДракон умер быстро. Качнулась тяжелая голова, опали кожистые крылья, и огромная туша рухнула в грязь, обрызгав Домара.
– Проклятая тварь, – проворчал стражник, стягивая заляпанный шлем.
– Он... мертв? Действительно мертв?
Домар пожал плечами.
Ветер трепал натянутую кожу, словно парус корабля, стоящего на приколе в порту Солитьюда. Белые паруса, серо-зеленые крылья странно похожи – одинаково недолговечные здесь, на Севере. Скайрим – сонный и равнодушный край. Замерзшие до смерти путники, сбившиеся с пути в горах, павшие в случайной стычке с мятежниками солдаты Легиона – ему все едино. Год за годом Скайрим будет укутывать тело в снег, до тех пор, пока не похоронит в белом плену окончательно. И через десятки лет равнина вокруг Вайтрана с таким же безразличием поглотит скелет одного из детей Акатоша. Если конечно, его не растащат ушлые торговцы и местные.
Домар смахнул дождевые капли со лба и, оскальзываясь на раскисшей от дождя земле, пошел к дракону. Меч не убирал. Айрилет медленно и осторожно, словно кошка в засаде, заходила сбоку. Хорошо, что боги послали ему в эту битву хускарла и ее ребят. Древняя тварь была неожиданно быстрой для своего размера.
Но дракон совершенно точно был мертв. Его огромные, с кулак орка глаза, блестели как драгоценные камни. Домар даже задумался, сколько за них сможет дать тот музейщик из Виндхельма. Покрыть прозрачной смолой – вот и готов экспонат.
Айрилет уже раздавала приказы стражникам, перекрикивая стоны раненных. Домар глубоко вдохнул. Тяжелые запахи – железа, обожженной плоти и раскисшей земли – успокаивали кипящую кровь, возвращая ясное сознание. Он выжил, и через несколько часов уже будет сидеть около очага с пузатой бутылкой меда, чистый и сытый. Балгруф, а вскоре и другие ярлы будут знать, что драконов можно убить. Древние плюющиеся огнем ящеры – никакие не провозвестники конца времен. Не могут существа, пророчащие смерть мироздания, подыхать как обычные люди.
Домар вздрогнул от неожиданно близкого раската грома.
И только сейчас понял, что до сих пор крепко сжимал рукоять меча. И колени его дрожали не от усталости.
Огромные, с кулак орка глаза смотрели на него. Клыкастая пасть раскрылась в издевательской улыбке. Он видел, точно видел, как в краткой вспышке молнии дернулись вертикальные зрачки.
– Помогите ему, идиоты!
Айрилет. Айрилет кричала.
Домар видел свет. Яркий до боли в мозгу свет затопил весь мир, и что-то горячее, жгучее, металось внутри. Что-то живое въедалось под кожу, рвалось из груди, давило на кости, ломало и выкручивало суставы. Домар хотел выть, но не мог даже хрипеть. Дракон растерзал его, разорвал горло и вспорол живот, и сейчас, он, наверное, умирает в луже собственной крови. Скорее бы, скорее...
Чьи-то руки подхватили, перевернули на спину. Айрилет. Верная, сильная. Она что-то говорила – Домар видел, как шевелились губы, но слышал другое.
Мертвый дракон шептал ему в шуме дождя. Злые слова на древнем языке.
Древние нордские легенды о могучих драконоборцах – старые глупые сказки. Драконы не умирают.
Высоко в небе сверкали молнии, лицо Айрилет в их свете походило на суровые каменные лики статуй богов в храмах. Такие же холодные и неживые, далекие от людских проблем.
Последнее, что запомнил Домар, перед тем как тьма поглотила его – широко раскрытые ярко-красные глаза Айрилет. Красивые как рубины.
***
– Поверить не могу, – выдохнула Дельфина, опустив меч, – ты и впрямь... Довакин.Домар стянул перчатку, опустился на колени перед останками Салокнира. Теплые. Кости все еще хранили в себе остатки жара, бурлившего где-то внутри дракона при жизни. Домар застонал, привалившись щекой к огромному черепу. Драконьи души такие же горячие, как огонь, выходящий из их пастей, и этот жар – не для человека. Все это – не для него. Слишком страшно, слишком тяжело. Слишком оно чужое. Пусть отправляется в Этериус, Обливион, хоть в саму Пустоту Ситиса, куда угодно, но только не внутрь него. Домар смахнул пот, катящийся по лбу.
– Довакин?
– Помоги мне, – прошептал он, разлепив веки.
Солнце резануло по глазам яркими лучами. Темный силуэт Дельфины расплывался и дрожал, будто в пламени костра.
– Помоги мне. Я не могу встать.
Дельфина еще пару секунд удивленно смотрела на Домара, а потом, будто спохватившись, осторожно подняла на ноги, перекинув его руку через плечо. В ушах звенело так громко, что Домар едва слышал ее. Кровь. Дракон. Целитель.
– Постой, – Домар легонько похлопал Дельфину по спине,– мне надо отдышаться. Нет, не уходи, держи меня.
Домар уперся лбом в чужое плечо и медленно вдыхал и выдыхал. Дельфина замерла, абсолютно неподвижная, словно под действием заклинания паралича – ни дать ни взять Клинок, стерегущий покой Императора. От нее крепко пахло потом и вареной кожей, и едва уловимо – медом, кислым молоком и пряными травами. Уютные безопасные запахи, напоминающие каждому норду о доме. В памяти всплыли покрытая еще нежными светлыми волосками щека младшего брата, сушеные веточки можжевельника над очагом, собранные матерью, мягкие и белые как первый снег руки соседской девушки. Где он теперь, его дом? Знакомое с детства название крутилось на языке, но выскальзывало, как юркая рыбка из пальцев. Стоит ли там до сих пор небольшая, насквозь пропахшая топленым жиром таверна? Или ее, как и все в Хелгене, сжег дракон? А может, и не было его никогда, его дома, а воспоминания – морок, насланный лордом даэдра?
– Тяжело это для человека, да? – усмехнулся Домар, оттолкнувшись от Дельфины. За короткий миг он успел почувствовать, что мышцы под легким доспехом были крепки как у мужчины. Интересные люди служат в Клинках.
– Довакин?
Домар смотрел в пустые глазницы огромного драконьего черепа. Салокнир яростно метался внутри него. Огромный зверь в крошечной клетке.
– Убивать драконов. Эта задачка нам не по зубам. Идем, мне надо поесть и выспаться.
***
Домар любил подниматься на вершину Глотки Мира. Любил изнурительное восхождение, растягивавшееся порой на несколько дней из-за внезапно начавшегося снегопада, когда вертикальная белая стена скрывала от глаз дорогу в трех шагах впереди. Крутые подъемы и оледенелые раскрошившиеся от времени ступени давали Домару то, чего так не хватало в многолюдном Вайтране, теплом Рифтене и неспокойном Маркарте.На горе свистела вьюга, под ногами хрустел снег и наст, а пару раз из-за угла с треском вылетало ледяное приведение. Но там не было людей, редкие пилигримы не доходили даже до середины подъема.
Домар любил Глотку Мира за то, что она была отдельным миром.
Один старик как-то сказал ему, что Глотка Мира – живая. Она действительно жила – дышала порывами пронизывающего ветра, ворочалась, сбрасывая с себя толстые шапки снега. Даже плакала – в особо жаркие летние дни снег у подножья таял и сбегал к реке юркими ручейками. Настроение горы, что у юной девушки – сменялось часто и непредсказуемо.
Сегодня гора была добра. Домар по привычке провел ладонью по гладкому камню Стены Слов. Отсюда, с самой макушки, казалось, действительно можно увидеть весь мир. Где-то на западе высились хребты Хай-Рока и плелись по горячим пескам караваны редгардов. Если посмотреть на юг, то в облаках нет-нет, да мелькнет Бело-Золотая, и едва ощутимой сладостью на корне языка осядет лунный сахар. То серое пятно на востоке – пепел разоренного Морровинда. А война, ненависть и ложь, въевшиеся в землю Тамриэля, словно ржавчина в металл, оставались где-то далеко внизу.
– Ты часто приходишь, Довакин.
Позади зашуршали перепончатые крылья, в спину дохнуло жаром.
– Мне нравится вид, – со смешком ответил Домар, но помедлив, добавил, – тут тихо. Нет людей. Так легче. Внутри будто все разрывается на части, а шум городов делает еще больнее.
– Тяжесть отнятых душ непомерна для смертного,– Партурнакс дышал шумно, будто раздувались кузнечные меха. – Мне жаль, что ты не погиб в схватке с Алдуином.
– Мне тоже жаль.
***
– Что теперь будешь делать, Довакин?Дельфина немного рассеяно улыбалась, сжимая двумя руками кружку меда. В общей комнате Спящего Великана было людно – жители деревушки пришли выпить после захода солнца. У стойки трактирщика горланил песни странствующий бард, а Карлотта и пара других девушек хлопали ему в такт. Уютно потрескивал очаг, кто-то громко надсадно смеялся. Таверна и Ривервуд жили привычной жизнью.
– Не знаю, – Домар потыкал ножом еще дымящуюся оленину, – может, куплю где-нибудь домик. Чтоб с огородом и загоном для скотины. Подальше от проблем и ярловых дворцов. И проблем ярловых дворцов.
– Правитель любого холда будет рад такому соседству. Но я думала, что ты осядешь в Вайтране. Как-никак, а Балгруф...
– Нет. В Вайтране вас слишком много.
Дельфина вопросительно приподняла брови, и Домар мысленно дал себе затрещину.
– Кого много, Довакин?
– Людей.
Домар отрезал кусок и отправил в рот.
– Довакин. В последнее время ты часто... говоришь и делаешь странные вещи. Я понимаю, с тобой произошло то, о чем обычные люди читают лишь в легендах, бой с Пожирателем Мира был страшен и долог, но сами Боги помогли тебе в тот момент. Ты говорил с мертвыми и ходишь по миру живых, ты спас всех нас. Пора полностью вернуться из Совнгарда.
– Понимаешь? Ты? – Домар отшвырнул нож, но никто из посетителей не обратил внимания – бард как раз начал «Рагнар Рыжий» под гром аплодисментов и улюлюканье. – По какому праву ты заделалась утешающей жрицей Мары? Что ты знаешь о том, каково быть мной?
– Довакин, я...
– Рассказать тебе, что я чувствую? С самого начала, с первого проклятого убитого дракона? Боль. Все эти души во мне, Дельфина, буквально внутри моих костей, в крови, в мясе. Они меня ненавидят и рвут на части. Тебе когда-нибудь совали под грудину раскаленный добела кусок железа? Это я чувствую, когда поглощаю очередную. Они – не сгусток энергии, Дельфина. Души драконов разумны, они говорят со мной. Кричат, проклинают и шепчут по ночам. А Боги... Боги жестоки, моя дорогая Клинок. Ибо будь у них хоть капля милосердия, я бы истек кровью и умер в схватке с Алдуином.
Домар вышел из таверны, когда бард затянул «Песнь о Довакине».
***
Летняя ночь липла к телу влажным воздухом, под доспехом моментально стало мокро. Домар обмыл лицо в реке, поправил лямки рюкзака. Массер и Секунда пыли над ним, прячась и появляясь из-за плотных облаков, и где-то впереди сверкала в свете звезд Глотка Мира.@темы: фики